Однажды С. меня спросила: «Бывают ли у психологов депрессии?» Я взяла время на то, чтобы немного подумать, и размышляла почти год. Сначала об отличиях обычной хандры от клинической депрессии, а потом и вовсе о собственном несовершенстве и всяко-разно жизненных перипетиях, которых с лихвой хватает в жизни психологов тоже. О том, как сама в них иногда попадаю. Вспоминала метафору про раненого целителя. Что многих из нас приводят в профессию собственные травмы. И там, где у клиента кровоточащие раны, у психотерапевта уже зажившие шрамы.
Обращалась к Альфреду Адлеру, который утверждал, что цель раны – помочь нам осознать целительную силу в себе. Потеряв контакт со своей раненной частью, служащие другим, попадают в ловушку высокомерия, гордыни, чувствуют себя сверхлюдьми, пропускают возможность действительного внутреннего роста.
Вспоминала байки про то, что у людей, которые стали психологами, отныне идеально все: от семьи и работы до микрофлоры кишечника. Дискуссии о том, что по сути психологи – это вполне себе земные люди, причем не Богом поцелованные, а глубоко проработанные. Просто когда-то профессиональный и личный кризис стал для них ресурсом. А успешность в достижении мастерства в общем-то и зависит от умения проходить кризисы и обретать зрелость.
И пока я размышляла обо всем этом, укладывая идеи кубиками тетриса в аккуратные абзацы, что-то внутри меня сильно резануло. С такой силой, что где-то на перекрестке Загородного пр. и пер. Джамбула я вдруг ощутила: в моей груди дыра размером то ли с пушечное ядро, то ли с Бога. Рана, изнывающая от каждого дуновения ветра. Как когда на вскрытый бормашиной зуб подают холодный воздух.
Я ощутила себя солдатом чужой войны, на которой меня когда-то случайно подстрелили. Ну а я залатала тогда свои раны сама, как умела. Психические защиты легли неряшливой марлевой повязкой и помогли со временем адаптироваться и жить. Но сейчас и они дали трещину.
«Трещины есть во всем. Именно через них проникает свет», — говорит Леонард Коэн. Однако в моем случае это больше походило на раскол. Целостность? В тот момент это было не про меня.
Чувства растерянности, беспомощности и какого-то вселенского, тотального одиночества. Мимо спешили люди, а я стояла посреди будничного города, почти не дыша, чтобы рана не раскрылась еще больше.
Психолог – самый главный для себя инструмент. Мой явно был в нерабочем состоянии. Нужно было оказать себе первую помощь, но как?
Когда мы находимся в глубоком регрессе, и психика не справляется со сложностями мира, важно, удерживая контакт с раненой частью, стать для своего внутреннего ребенка идеальными родителями. Дать самим себе три «П»: поддержку, принятие, понимание. И, главное, любовь. К себе такими как есть: глупыми, робкими, неуместными, ленивыми, грубыми, неряшливыми (у каждого из нас этот список будет свой). Дать себе эти три пилюли и только потом переходить к активным действиям.
Мимо пронеслась с мигалками на красный карета скорой помощи. «В травм пункт. Срочно в травм пункт», – сказала я себе и, убаюкав своего внутреннего ребенка, отправилась на личную психотерапию. Своевременно исцелять свою ноющую рану, чтобы не дай Бог не началась клиническая депрессия или психосоматика не отдала рикошетом в мой «идеальный» кишечник, где только-только микрофлора восстановилась.
Ну а если серьезно, то такое исцеление – путь длиною в жизнь. Также, как и позволение себе быть неидеальной. Осознание собственного несовершенства, которое не дает душе покрыться коростой. Помогает оставаться живым, человечным психологом и, идя по своему собственному пути, помогать исцелиться кому-то тоже.
И да, если так происходит, это еще не значит, что психолога никогда не ранили. И от смены погоды или жизненных обстоятельств его рана никогда не ноет и не болит.
Автор иллюстраций Christian Schloe